Искупались

 Май 2017 года. У храма на стоянке возле машины стоит молодая женщина. Одета прилично, со вкусом, специально, видимо, готовила одежду для посещения храма. Шарфик соскользнул с ее головы и обнажил кроваво-красную шею за ухом.
Подойдя поближе, я увидела, что женщина плачет. Кожа нижней части лица тоже была красной. Сначала я подумала, что это от слез, от расстройства.
— Доброго Вам здоровья! Зачем такие горькие слезы, если Вы приехали к батюшке Иоанну?
— А мне сказали, что его по-другому зовут.
— Кто сказал? О ком сказал?
— О священнике, который служит здесь.
— Ну да, его зовут по-другому, но я говорю о батюшке Иоанне Оленевском.
— Вот сейчас женщина тоже в слезах уехала, сказала, что священник не знает о какой скуфейке идет речь, и не разрешил открыть музей.
— Жаль, что уже уехала, поторопилась. Священник у нас новенький, может действительно не знает о святыньках. А это все сберег о.Алексей (Попков). Он в юности жил в соседстве с домиком, где жил старец последние годы и был духовным чадом его. А когда умер старец, забрал вещи батюшкины, какие смог, и хранил их почти 65 лет. Его матушка Анастасия роптала даже: «Детей много, тесно живем, негде даже хранить эти вещи». Но о.Алексей терпел и хранил, а потом передал в музей. Умер уже о.Алексей, Царство ему Небесное, прожив долгую, благочестивую жизнь, исполняя обязанности духовника епархии, а вещи святого старца «живут» и по молитвам и вере приезжающих творят чудеса. Вообще-то чудеса творит Господь, но по вере людей и молитвам старца. И если есть эти три составляющие: 1) если у Вас есть крепкая вера; 2) если Вам это полезно; 3) и если Богу это угодно, то обязательно Иоанн Оленевский вымолит у Бога просимое.
Слезы на лице женщины высохли:
— А как же попасть в музей? — с надеждой посмотрела она на меня.
— Просто пойдем и попадем.
Женщина позвала мужа и мать или свекровь, и обрадованная пошла за мной, но старалась рядышком, рядышком, хотя узкая дорожка не позволяла ей, но она, не замечая неудобств, с надеждой уже засыпала меня вопросами.
Выслушав беседу о старце и поклонившись его святынькам, Светлана, так звали паломницу, рассказала о своей беде — неожиданно появившейся красноте на лице, шее, груди. Это было похоже на родимое пятно или на крапивницу.
Я испугалась, когда она открыла шею.
— Это с рождения? — спросила я, не зная, как и о чем говорить с ней.
— Нет, это появилось с пол года назад и врачи испробовали много средств, но они так и не знают, что это такое.
В глубине души я смутилась, испугалась даже, но вспомнив три составляющие с облегчением сказала:
— Вот если у Вас есть такая вера, если Вам это полезно и если это Богу угодно, то по молитвам старца исцелишься. А если не будет…
— Будет, будет, — перебила меня женщина. — Что надо делать?
Ну вот, откуда я могу знать, что надо делать? Взгляд упал на стопку платочков и рубашек для купания в роднике. Торопливо предложила их Светлане, но она отказалась. Видно рубашечки были слишком просты для нее.
— Нет, нет, я просто умоюсь, мне не надо целиком погружаться.
Ну вот, капризы — это проявление своей воли. А жить-то надо по воле Божией. Но об этом я только подумала, а им сказала:
— Пойдемте к роднику, а потом через платину поднимемся к дубу, месту лютых страданий старца. — Они сделали удивленные глаза.
Помолившись и умывшись на роднике мы пошли к дубу.
— А Вы не хотите искупаться в купели? — спросила я мужа Светланы.
— Нет, это она заболела.
— Вы точно уверены, что Вам не надо?
— Не надо.
— Ну хорошо.
Идем к плотине. Красота! С одной стороны пруд, в котором отражается село и рыбацкие беседки на берегу, и храм, и келья. Раньше молодые дубочки стояли почти по самому берегу, поскольку пруд был глубже и шире. Но и сейчас красиво. Раньше и плотины строили высокими, ведь на каждой мельница стояла, пруды были обширней, воды было намного больше, а в этом пруду вода почти до домов доходила. С другой стороны тоже пруд, здесь их три или, даже, четыре пруда!
Переходим через небольшой пролив. Вода идет поверх железобетонных свай, это чтобы рыба не уходила. Справа глубина водная, а слева, куда, журча водопадом в глубокий овраг, обрывается вода, даже смотреть страшно: такая глубина!
Так вот, поднялись к двухствольной березке и повернули направо. Тропинка-аллейка привела прямо к дубу.
«Здесь нынче люди молятся
У дуба, у креста,
Где старец муки претерпел
За веру во Христа».
Нам навстречу шла группа людей с батюшкой и матушкой. Сказали, что из Энгельса. Помилуй их, Боже, по молитвам батюшки Иоанна!
Светлана, никого не видя и ничего на слыша, издали, увидев табличку со стихом, устремилась, высоко подняв голову, в калитку оградки и…
— Ой, упала!
— Так, так ей, ишь задрала голову-то, — сказала мать или свекровь. Судя по интонации, скорее всего, свекровь.
Светлана обняла дуб, не обращая внимания на ободранные грязные коленки, и что-то зашептала.
— Я не умею молиться! — сказала она кому-то.
— Ничего, святой научит. Показал же тебе, как надо поклониться! — сказала свекровь.
Ну точно, не мать. С ледяной, какой-то, ноткой в голосе говорились эти слова. Светлана заплакала. Вот она, молитва-то и полилась слезами, а слова тут уже и не нужны. Подошел муж, обнял и дуб, и жену, склонил голову к ее голове. И так они долго стояли.
Мы сели на лавочку. Помолчали. Свекровь стала тихонько рассказывать о том, в чем, как она считала, нагрешила Светлана.
— Это Бог ее наказал, — расслышала я среди своих мыслей.
— Бог никого не наказывает, — опять задумалась я, не разбирая слов женщины, видимо она говорила что-то протестующее.
Наконец парочка отошла от ствола дуба. И снова обнялись.
— Ну вот, померились, — не радостно сказала свекровь.
Опять спускаемся к плотине.
— А чем питается пруд? — спросил Савелий (так зовут мужа Светланы).
— Водами родников, здесь их много.
— А из батюшкиного родника вода тоже сюда попадает?
— Конечно.
— Значит этот пруд тоже святой? — взвизгнула Светлана уже на лету, падая, подскользнувшись, всей высотой своего роста в глубину пруда.
— Ой, — подскользнулась и свекровь.
Сын подхватил ее, и толкнув на спасительную балку, сам свалился вслед за женой. Светлана визжала, пытаясь дотянуться до уплывающего шарфика. На воде он стал почти прозрачным.
— Купаться запрещено, — как гром среди ясного неба прогремело с берега, а огромная черная собака подтвердила предупреждение своим басом.
— Не спустят ли собаку? — стуча зубами от испуга и холода проговорил Савелий.
— Ой, вода ледяная! — цепляясь за ту же доску-обманщицу, кричала Светлана, ухватив все-таки свой шарфик.
— Светка, хватайся за железный крюк балки, — приказывает ей муж, подталкивая ее сзади, а сам опять погружается в воду, опоры-то нет, глубоко.
— А Вы, Савелий, говорили, что Вам не надо купаться! — опомнилась и я, выйдя из оцепенения.
— Наверное нам обоим надо было искупаться в купели, — сказал он, обнимая и усаживая жену на рыбацкую лавочку на берегу, с которой недавно ушел рыбак.
— Ну вот, не хотела в рубашке купаться, искупалась в новом платье, — не преминула съязвить свекровь.
А Савелий обнимает жену, гладит ее по лицу, шее, груди, снова обнимает ее, и крепко так, что она ойкнула. А он:
— Господи! Слава тебе, Господи! Милая, смотри всё чисто, даже следа нет от этих ужасных пятен! Светик! Светик! Батюшка, дорогой! Господи!!!
Глаза его уставились на лицо жены, руки нервно раздвигали ворот платья, они оба стучали зубами от холода, а может от потрясения. Пятен не было.
— Это что, правда что-ли? Иоанн Оленевский исцелил? — с недоверием спросила свекровь, подбегая к лавочке.
— Правда, мама, правда, смотри сама.
Она посмотрела, но не нашлась, что сказать.