Автор: Егорова Елизавета Михайловна, председатель приходского совета, ктитор храма Иоанна, пресвитера Оленевского.

Летом я отдыхала в санатории «Хапровские Зори». То ли всегда так, то ли в этом месяце июне контингент отдыхающих был возраста, скажем, почтенного. Надежда Николаевна, завклубом («массовик-затейник»), как ни старалась развлечь публику, но… трудно завести «тяжелых на подъем», хотя, казалось бы, она и «мертвого поднимет». Как она танцует, как поет!!! Возраста она приблизительно моего и жизнь у нее тяжелее тяжелого, но такая она оптимистка!

Затеяла чествовать всех, кто служил или хотя бы застал войну, в честь даты 22 июня — начала вероломного нападения на нашу страну. Таких людей оказалось довольно много и среди них чета Егоровых из Пензы. Его зовут Федор Иванович, а супругу Тамара Константиновна, но она очень хотела, чтобы ее называли только по имени.

Надежда Николаевна на этот вечер задействовала и меня, чтобы я рассказала об Иоанне Оленевском. Такому предложению я была очень рада, ведь в санатории люди отдыхали со всех городов и весей нашей страны. Мой рассказ многих так заинтересовал, что они захотели посетить Оленевку, благо, что село километрах в пятидесяти от санатория.

Собрались быстро, в воскресенье после обеда. Подъехала «газелька», все уселись, но одно место оказалось свободным. Тамара, супруга Федора Ивановича, очень нервничала и даже ругалась на кого-то. Оказалось, сто это ее муж отказался ехать. Постеснялся, что он старый на костылях, будет всем обузой. Водитель торопит: «Или быстрее уговаривайте, или платите за это пустое место». Не смогли уговорить, заплатили за него и поехали. Тамара всю дорогу грустила и тихонько плакала.

Я всю дорогу рассказывала о святом старце, о его времени, о его молитвах и мученичестве. Особенно всех поразили чудеса Иоанна Оленевского. Тут Тамара не выдержала и заплакала навзрыд. Мы успокоили ее как могли, и только после экскурсии, собираясь в обратный путь, решились спросить ее о причине таких горьких слез. Она, еле сдерживая рыдания, рассказала, почему так расстроилась, когда муж отказался ехать. Ее рассказ был о том, какую роль Иоанн Оленевский сыграл в его жизни и в жизни его друга Ферапонта:

«В начале 1943 года два друга отправились на фронт. Сначала служили вместе, потом Федора взяли в разведку, а Ферапонта направили к хозяйственникам, так как у него были способности к хозяйственной деятельности, из-за чего его и на фронт так долго не брали. Друзья потеряли друг друга на дорогах войны, а после Победы, вернувшись домой, на свадьбе друга (Ферапонт был постарше) Федор встретил свою Тамару. Молодые семьи часто ходили в гости друг к другу и вспоминали войну.

Однажды Федор рассказал, как с бригадой разведчиков был заброшен в тыл врага для добычи «языка» и каких-то очень нужных сведений. Они долго выслеживали «птицу поважнее» и, захватив важные бумаги, скрылись в ночи. В погоне командир был убит, сумму с бесценными документами доверили самому ловкому молодому и гибкому бойцу Федору Егорову. Он перекинул сумку через плечо и, петляя, как заяц, быстро уходил в лес, но  шальная пуля достала и его.

Двоих погибших — двоим оставшимся было не донести и они решили, до времени, засыпать их в воронке от взрыва. Похоронив товарищей, в ту же ночь пришли бойцы к командиру разведки с докладом и только тут обнаружили, что того, за чем они ходили, нет. Нет! Нет документов, за которые погибли двое: командир и боец Егоров. Выяснилось, что сумка была на погибшем Егорове, а его похоронили. Разгневанный командир послал снова этих бойцов, сказав: «Без этих документов не возвращайтесь!». Ну вот, вместо награды, такое.

Ползут. Вражеские прожектора все еще просматривают предполагаемое место встречи с русской разведкой и беспорядочно стреляют. Ночь темная, прожектора ослепляют. Много новых воронок появилось. Бойцы разделились, договорившись о месте встречи и особых звуковых сигналах.

Старый, опытный разведчик Харитон сориентировавшись, стал копать. Земля жесткая, слежалась уже, значит не то, старая воронка. Опять ползет, замирая при приближении мощного луча прожектора, после которого совсем глаза не видят в этой кромешной темноте ночи. Взрывы выворачивают землю то справа, то слева, но на это боец не обращает внимания. Только бы найти, найти до рассвета.

Исползав поляну вдоль и поперек, подняв голову, боец увидел светлеющую полоску горизонта. О, Боже! Скоро рассвет, а бесценная командирская сумка не найдена. Господи, помоги! (Воистину на войне атеистов нет). Солдат стукнулся обессиленной головой о землю так, что в глазах полетели белые мушки. Сердце стучало прямо в висках. Господи! Он с трудом поднял голову и в ярком свете прожектора прямо перед собой увидел сапог командира. Слава Тебе, Господи!

Он лихорадочно начал копать. Вспомнив, что сумка у Федора, а его они первым бросили в яму воронки, ужаснулся не от того, что ему приходится откапывать мертвеца, а от страха, что не успеет до рассвета один раскопать и отыскать сумку. Второй боец не откликался на условные сигналы, может тоже погиб.

На мгновение Харитон, лихорадочно, как собака, копая яму, потерял сознание. В это время луч прожектора полоснул по нему и не обнаружив никакого движения, соскользнул в лощинку. Разведчик очнулся, но не заметил своего бессознательного состояния. Опять, захватывая горстями землю, подминая ее на себя, приближался уже к спине Федора. Вот и сумка. Но как ее снять? Разрезать ремень нечем, свою сумку он в спешке оставил в землянке командира, а раскапывать дальше уже нет сил.

Он в ярости, изнемогая, схватил мертвеца за шею, наклоняя голову, как можно сильнее, чтобы через нее перекинуть ремень с левого плеча. Господи! Помоги! Голова поддалась и издала какой-то звук. Волосы на голове зашевелились. Руки, сжимавшие шею, почувствовали тепло. О, Боже! Он дышит, он живой!

— Федя, Федя, — тихонько шепчет Харитон, тряся его, как спящего ребенка, а сам ужасается, живой он или показалось?

Федор глубоко вздохнул, приподняв голову от земли:

— Мама, спасибо, отец дьякон благодарю! — и снова уронил голову в рыхлую землю.

Оправившись от шока, Харитон из последних сил вырыл молодое, худенькое тельце бойца, и сам себе удивляясь, потащил его в лес, где условились встретиться  со вторым разведчиком. Во время передышки он все-таки снял с полуживого Федора сумку и надел на себя на всякий случай. Уже, почти теряя сознание, Харитон увидел в предрассветной мгле, среди деревьев темную фигуру, похожую на бегущего человека».

Стали заходить в «газельку» и Тамара Константиновна прекратила рассказ. В машине трясло. Тамара устала и замолчала.

После ужина, прогуливаясь по аллеям санатория, паломники делились впечатлениями о поездке, радовались, что узнали такого великого святого. Некоторое время спустя вышла и Тамара Константиновна. Мужа она отвела в беседку, а сама присоединилась к нам.

Всем, конечно, не терпелось узнать, что значат слова: «Мама, спасибо, отец дьякон благодарю!». И узнали мы, как узнали тогда, после войны, Тамара Константиновна и ее муж, что в тот день, когда Федор получил задание идти в разведку, мать его была у старца Иоанна в Оленевке, и просила святого помолиться о ее сыне. А Федор, будучи без сознания, видел и слышал маму свою и Оленевского чудотворца. Вот почему Тамара Константиновна скорбела, что муж ее, обязанный жизнью Иоанну Оленевскому, не поехал поклонится ему.

Но это еще не все. На следующий день чудесная рассказчица поведала и о друге своего мужа:

«После свадьбы, прожив в браке года три, Ферапонт заболел. И болезнь была неизлечимая. Молодая жена уговаривала его посетить старца Оленевского, но он отказывался, говоря, что все бесполезно, отстань, дай спокойно умереть.  Жена не сдавалась, чувствуя уже под сердцем своего первенца. Дело доходило чуть не до драки. Устав уговаривать, бедная женщина приступила к нему с лаской: «Сокол мой ясный, если ты умираешь, сделай мне подарочек напоследок, съезди в Оленевку. Я понимаю, тебе тяжело, больно, трудно будет в электричке сидеть 2 часа. Но и когда ты дома, тебе так же трудно и больно. Я не могу с тобой поехать, с работы не отпустят, но напеку тебе пирожков целую корзиночку, батюшку угостишь».

Обезоружила жена его своей мудрой лаской, согласился. Едет, вагон трясет, и боль нестерпимая пронизывает все внутренности. Из вагона помогли выйти, народу много вышло на станции. Он остановился, посмотрел на уплывающую людскую реку в сторону Оленевки, закачался, хотел присесть на лавку, но не дошел, упал. Корзинка с пирогами улетела под лавку и пироги рассыпались.

В это время старец, вздрогнув, посылает своих послушников Лешу и Сашу: «Скорей, скорей бегите на станцию, там около лавки лежит Ферапонт. Приведите его сюда, да пироги соберите, рассыпались они под лавкой…»

… Иван Васильевич, такой старенький, беленький, прозрачный весь будто, так посмотрел на солдата, что Ферапонт заплакал и, как матери родной, хотел рассказать, что умирает, что деток не увидит, жену молодую жалко. Да только не успел, старец опередил его: «С женой хорошо будете жить и деток увидишь и внучат поженишь».

— И что, сбылось? — нетерпеливо загалдели слушатели.

— Конечно, сбылось. В прошлом году только схоронили жену его, Фросю, а он умер за три года до нее.

Все замолчали.

— Тамара Константиновна, а ты не врешь? — спросила ее грубоватая соседка, — это ведь надо, как по писанному рассказывала, неужели все можно помнить, столько лет прошло?

— Как не помнить, мы сто раз пересказывали это родным, соседям, тогда ведь телевизоров не было, живое общение было. Вот и рассказывали друг другу у кого что в жизни было, — спокойно ответила Тамара.

— Тамара Константиновна, — спросила я, — а откуда у Вас такая правильная, хоть и простая речь? Такая емкая, глубокая.

— Да, я же учительницей была, русский язык и литературу преподавала.

Через день мы разъехались, но рассказы Тамары Константиновны уже не забыть никогда.