Родительская суббота, какая служба тёплая! Было много гостей из Пензы, Каменки, Саратова.
«Со святыми упокой» пели почти все.
Незаметно служба подошла к концу и было жаль, что такая молитва кончилась, но отец Алексей объявил Акафист и настроение снова поднялось.
Акафист у мощей — десницы Священноиисповедника Иоана Оленевского — и снова радость совместной молитвы. Слава Богу!
На трапезе гостям снова и снова рассказывали о святом старце, о его жизни, чудесах сегодняшнего дня, живыми свидетелями которых были многие из сидевших за столом.
Зазвенели колокола, я бегу по дорожке к храму, смотрю на колокольню, но колокола молчат.
Снова зазвонили… Ах да, это я задремала, а звонит телефон.
— Алло! — номер незнакомый.
— Здравствуйте, Елизавета Михайловна!
— Здравствуйте, — я пытаюсь вспомнить, кому принадлежит этот голос.
— От всей души поздравляю Вас…
— Здравствуйте, Софья Михайловна! С трудом узнала Ваш голос, сегодня он такой звонкий. Год назад он был совсем нерадостный.
— Узнали? Да, сейчас голос у меня другой, — она помедлила, — а тогда я не знала, как мне дальше жить. Я давно искала Ваш телефон и вот, наконец, нашла в интернете.
Мгновенно бегут мысли. Передо мной промелькнула в подробностях встреча годовалой давности: — «Здравствуйте!».
— И вам доброго здоровья.
— А что, уехал ваш батюшка, смотрю, машины его нет? — спросила и сама ответила женщина почтенных лет.
— Да, уехал, служба уже давно кончилась.
— А что, он дежурный что ли, днем-то не бывает? — уже без надежды себе прокомментировала погрустневшая посетительница.
Мы промолчали. Чтобы как-то утешить ее, предложили беседу о святом старце. Она вежливо согласилась, поначалу не вникая в суть рассказа. Мало-помалу, то у дуба, то у родника она стала задавать уточняющие вопросы. Сердечко ее настолько утихомирилось, особенно когда проезжавшие паломники пообещали взять ее с собой на обратном пути из Соловцовки. Непонятно было только, откуда они и куда направятся дальше. Да нам это и не обязательно знать. За чаем, незаметно для себя, женщина разговорилась.
— Я специально заехала так далеко, хотела вашему батюшке исповедаться, посоветоваться с ним. У себя не могу. Обидел меня сильно наш-то, — быстро заморгала Софья Михайловна (так она назвалась), прогоняя навернувшуюся слезу. — В прошлом году один наш человек приезжал к вам исповедоваться. Ему понравилось. А мне вот не повезло.
Мы переглянулись, но промолчали; настоятель у нас другой.
— Что мне теперь делать? Как жить дальше?
— Как жили, так и живите, — хотели мы ее успокоить, но кажется, еще больше расстроили.
— Как жила — теперь не могу. Выгнали меня, как лисичка зайчика, — и зарыдала, не в силах сдержать горючих слез.
Наши лица вытянулись, а она продолжила:
— Несколько лет назад у меня погиб сын. Меня это так потрясло, что я уже не находила смысла в жизни. По инерции жила, ездила по святым местам, без всякой цели, но однажды ясно пришла мысль, что ради сына надо построить часовню или храм. Я продала свой бизнес, квартиру, машину и занялась этим оживившим меня делом. Какое это дело трудное, вы, как я поняла, знаете. Меня это не пугало, так как это единственное, что заставляло меня жить. Но доживать тоже как-то надо, и рядом с храмом-часовней я построила себе маленькую келейку. Так прожила я два года смотрителем церкви и надеялась дожить свои дни возле нее. Храм-часовня освещен в честь святого, имя которого носил мой сын. А недавно прислали нам настоятеля, который решил, что мне тут делать нечего. Он узнал, что домик я за собой документально не закрепляла, с лицевой стороны его была вывеска «Церковная лавка». Все это я оформила, как принадлежащее церкви, и он бесцеремонно выдавливает меня из дома.
— Может, он не знает, что и храм, и дом построили вы на собственные средства?
— Ну как не знает? Знает.
— И что же тогда это за священник, который может так поступить с таким человеком, как Вы? Да и с любым другим так нельзя!!
К храму подъехал автомобиль паломников, которые обещали Софью Михайловну забрать. Она уже и не рада была такому быстрому расставанию, и нам жаль; мы прониклись состраданием к ней, хотя помочь и не могли ничем.
— Софья Михайловна! Я тоже прошлую зиму с большим трудом пережила. Видно только по молитвам святого старца вернулась к жизни и к своим делам.
— Да, да, и мне помог Иоанн Оленевский! И знаете как? Не поверите! Правда, я сначала не знала, что это он. Только недавно наш настоятель признался, как было дело.
— Тот настоятель, который выживал Вас из Вашего же дома? И он до сих пор служит у Вас?
— Да!!! Представляете, после поездки в Оленевку я выхожу утром из своей келейки и мне навстречу из храма выходит настоятель со смущенной такой улыбкой, сейчас не помню, с каким-то предложением. Такой вежливый, внимательный.
— Да вы что?! С чего это он поменялся?
— Я тоже тогда с недоумением смотрела на него, не зная, чего мне дальше ждать, какого подвоха.
— И какого же подвоха? — в голове путались мысли.
— Да никакого подвоха не было, хотя я и ожидала чего-то плохого. Батюшка всегда стал говорить со мной почтительно, стал даже советоваться со мной по некоторым вопросам. В Прощеное воскресенье просил у меня прощения. Я перестала его бояться, сдружились даже. И вот недавно он открылся.
— Расскажите!
— Настоятель, увидев у меня Акафист Иоанну Оленевскому, который я привезла тогда из вашего храма, где на обложке был изображен старец во весь рост с посохом, вскрикнул: «Вот этот тогда приснился мне в ту ночь! Этот старец беседовал со мной». Подробнее он не рассказал, но по его поведению можно было догадаться, как вразумил святой нашего батюшку.
— Вот это да!!! — только и могла я вымолвить.
— Елизавета Михайловна, дорогая! Я напоследок желаю многая, благая лета!
— Спаси, Господи! — надо же, мне сегодня эти слова уже говорили с любовью сестры по духу из Пензы.